| Главная » Статьи » Томас Роберт Мальтус Опыт о законе народонаселения » Томас Роберт Мальтус Опыт о законе народонаселения |
Томас Мальтус Опыт о законе народонаселения -Книга Пятая (Продолжение-Глава Шестнадцатая)
XVI О праве бедных на прокормление Второе важное возражение против моих принципов вызвано было тем обстоятельством, что я отрицаю право бедных содержаться на общественный счет. Люди, делающие мне это возражение, должны доказать, что обе установленные мной прогрессии или различные степени возрастания населения и средств существования ошибочны, ибо если они справедливы, то вывод, на который они нападают, неоспорим. Если признать обе прогрессии правильными, то из них вытекает, что если каждый вступит в брак, когда ему вздумается, то человеческого труда не хватит для прокормления всех рождающихся. А из этого, в свою очередь, неминуемо вытекает, что право на прокормление не может принадлежать всем людям. Допустим на время, что в какой-либо стране поземельная собственность распределена поровну между всеми жителями. Если при этом условии одна половина населения, побуждаемая благоразумием, станет избегать в своей среде размножения, превышающего доставляемые землей средства существования, то она постоянно будет пользоваться тем же довольством, которым пользовалась при начале раздела. Если, наоборот, другая половина населения усвоит привычку вступать в брак тотчас по выходе из юношеского возраста, когда возникают и сильнее всего действуют страсти, то, очевидно, что эта половина населения впадет в самую безысходную нищету. Спрашивается: на каком законном или справедливом основании может эта половина установить свое право рассчитывать на малейшую часть принадлежащей другой половине населения собственности, которая была приобретена благоразумным воздержанием? Испытываемая этими безрассудными людьми нужда есть следствие их собственного легкомыслия и невежества.Самый путь, который привел их к нужде, показывает, что если признать их притязания и сложить с них часть заслуженных ими бедствий, то вскоре все общество будет вовлечено в такую же погибель. Добровольные и случайные вспомоществования со стороны богатых людей не мешают бедным пользоваться суровыми уроками природы, когда такая помощь дается с разбором. Что же касается права, то защищать его не представляется возможным до тех пор, пока не будет доказано, что размножение населения в Америке представляет сверхъестественное явление, не зависящее от легкости, с которой можно добыть в ней средства существования. [Утверждают, что я написал большое сочинение лишь для того, чтобы доказать, что население размножается в геометрической прогрессии, а средства существования возрастают в арифметической. Это несправедливо. Первое из этих положений казалось мне несомненным, как только была доказана степень размножения в Америке, а второе совсем не требовало доказательств. Главная цель моего сочинения заключается в исследовании последствий, которые неизбежно должны проистекать и действительно проистекали среди человеческих обществ из этих, изложенных на первых страницах, законов. Это предмет, который нелегко исчерпать. Подробности, в которые я должен был вдаться, имеют тот недостаток, что не отличаются частным характером. Но в этом отношении я не сумел сделать ничего лучшего. Конечно, с точки зрения философских воззрений, было бы весьма интересно узнать точное влияние каждого из препятствий, задерживающих размножение населения, но при современном состоянии наших познаний я не видел никакой возможности привести более точные указания. Прим. автора.] В действительности, что бы ни было по этому вопросу выставлено бесплодным красноречием, наше поведение, в сущности, всегда доказывает, что этого воображаемого права вовсе не существует. Если бы бедные имели право содержаться за счет общества, ни один человек не мог бы без нарушения справедливости носить платье из хорошего сукна и удовлетворять свой голод мясом. Те, которые защищают это право и в то же время ездят в экипажах, живут в изобилии, даже кормят лошадей на земле, которая могла бы служить для прокормления людей, по моему мнению, находятся в противоречии с собственными принципами. Возьмем какой-нибудь пример, не заботясь о последствиях, которые могут отсюда проистечь, и мы увидим, что Годвин рассуждает с гораздо большей последовательностью. Не полезнее ли отдать кусок баранины, предназначенный для моего обеда, бедному рабочему, который в течение целой недели не ел мяса? Не лучше ли отдать его семье, не имеющей чем утолить свой голод? Если бы эти потребности по природе своей не возникали по мере их удовлетворения, то, без сомнения, было бы весьма полезно удовлетворить их, и я не колеблясь признал бы право тех, которые испытывают эти потребности. Но так как опыт и умозрение неотразимо доказывают, что признание права увеличило бы потребности до такой степени, что не было бы возможности их удовлетворить, и так как попытка осуществить такой образ действий неизбежно повергла бы род человеческий в самую ужасающую нищету, то очевидно, что наше поведение, безмолвно отрицающее подобное право, более согласно с законами нашей природы, чем бесплодное красноречие, отстаивающее его существование. Творец мира, по чрезвычайной своей мудрости, проявляющейся во всех Его творениях, не хотел, чтобы такой важный закон был подчинен холодным заключениям систематического и умозрительного мышления; поэтому Он вложил в нас страсть сильнейшую, чем простое благоволение. Любовь к себе самому властно и неотразимо предписывает каждому из нас образ действий, которого мы должны держаться и который один только способен обеспечить сохранение и благоденствие породы. Если бы существование всего рождающегося было всегда обеспечено, то всеблагой Творец, несомненно, внушил бы нам такое же сильное стремление помогать ближним, с каким мы заботимся о собственном существовании. Но наше положение требует, чтобы мы заботились преимущественно об удовлетворении собственных нужд. Достойно внимания, что стремление удовлетворить потребности других людей становится деятельнее по мере сужения той сферы, которой мы являемся средоточием, т.е. по мере того, как наша помощь может быть лучше приложена. Так, например, любовь родителей к детям почти граничит с их любовью к самим себе, за исключением немногих редких случаев последний кусок хлеба делится поровну между всеми членами семьи. Этот благодетельный инстинкт побуждает самых невежественных людей трудиться для общей пользы, – обстоятельство, которое не могло бы иметь места, если бы главной побудительной причиной их поступков было благотворение. Чтобы оно могло быть сильной и постоянной побудительной причиной наших поступков и неизменной основой нашего поведения, для этого необходимо было бы, чтобы мы были вполне знакомы со всеми причинами и их следствиями, а такое знакомство свойственно лишь Божеству. Руководствуясь одним лишь чувством благотворения, такое ограниченное существо, как человек, неминуемо впало бы в ошибки и возмутило бы окружающий его порядок: изобилие уступило бы место нужде, а возделанные, плодородные земли – бесплодным пустыням. Но если при современном положении вещей благотворение не может служить главной побудительной причиной наших поступков, оно тем не менее крайне необходимо для нашего благополучия как средство для смягчения бедствий, причиняемых более сильной страстью. Благотворительность служит утешением и очарованием жизни, источником самых возвышенных стремлений к добродетели и самым чистым приятнейшим наслаждением. В той системе общих законов, которой, по-видимому, следовал Творец, такая всеобщая и сильная страсть, как любовь к себе, должна была бы вызвать множество частных бедствий. Назначение чувства благоволения к людям заключается в том, чтобы воспрепятствовать этой страсти выродиться в эгоизм [Следует непременно отличать эгоизм от любви к самому себе, которая, проявляясь в должных границах, есть начало всякого честного труда, а следовательно, всех благ, доставляемых при посредстве труда, всех средств для удовлетворения нужды и для увеличения жизненных удобств. Перейдя эти границы, то же самое чувство становится бесполезным и вызывает лишь отвращение. С этой минуты оно делается порочным. Прим. автора.], в пробуждении в нас такого сочувствия к страданиям и удовольствиям наших ближних, при котором мы могли бы перечувствовать, хотя бы в слабейшей степени, эти страдания и удовольствия; в способности представить себя в положении других людей, понять их нужды и приложить старания к тому, чтобы удовлетворить эти нужды; наконец, в постоянном напоминании нам, что мы обязаны стремиться к изобилию не только ради личной выгоды, но и для достижения общего благосостояния. При всяком общественном положении этой добродетели открыто широкое поприще. Чем выше общественное положение человека, чем более он усовершенствовал свои познания и добродетели, тем шире становится его способность творить добро и тем ограниченнее делаются его собственные потребности. На самых высоких ступенях, соединенных с наибольшим влиянием, это благородное чувство должно получить наибольшую силу, должно сделаться главным двигателем всех общественных учреждений. Хотя иногда приходится сомневаться в том, приняла ли благотворительность лучший путь для доставления обществу пользы, но никогда не может возникнуть опасения по поводу распространения этой добродетели. Самосохранение так глубоко вкоренено в нас, что не может быть ослаблено никакими учениями. Поэтому проповедь в пользу укрепления более слабого чувства должна быть признана полезной, в особенности если мы остережемся возможных в этом случае злоупотреблений. Английский закон, устанавливающий право бедных на пропитание, конечно, не составляет еще полного признания естественного права. Это отличие в связи со многими другими причинами, зависящими от способа применения закона, отчасти предохранило общество от его вредных последствий. Тем не менее он представляет до известной степени признание этого права и с этой точки зрения он принесет вред, усвоив бедным известные привычки и вообще повлиять на их характер. На этом основании я предложил проект постепенной отмены налога в пользу бедных. Этот проект, как и следовало ожидать, не всеми был принят с одинаковой благосклонностью. Я понимаю сделанное мне возражение, что право бедных на прокормление было признаваемо долгое время, а потому отмена налога могла бы вызвать сильное неудовольствие. Поэтому я присоединяюсь к мнению, что необходима крайняя осторожность, дабы отстранить это неудобство и не возбуждать общественного мнения. Но я решительно не понимаю так часто приводимого замечания, что бедные станут более недовольны и мятежны, как только убедятся, что не имеют никакого права на пособие. Я могу составить себе понятие об их чувствах, лишь поставив себя мысленно на их место и вообразив, что сам я испытал бы при таких условиях. Если бы мне сказали, что по естественным законам, а также по законам, установленным в той стране, где я живу, богатые обязаны кормить меня, то, во-первых, я не почувствовал бы особенной благодарности за оказываемое мне благодеяние, а во-вторых, если бы меня без всякой, на мой взгляд, необходимости стали кормить худшей пищей, чем та, к которой я привык, то я считал бы себя вправе жаловаться. Так как нельзя предположить, что я согласился бы с тем, что ухудшение моего содержания вызывается необходимостью, то я, вероятно, подумал бы, что закон относительно меня нарушен, что со мной поступают несправедливо и что мое право попрано. Меня, разумеется, станут держать в повиновении и силой воспрепятствовать проявлению моей злобы и открытому сопротивлению; но я всегда оправдаю подобные поступки, если проявление их окажется возможным; причиненная же мне обида поставит меня в самые неприязненные отношения к высшим классам общества. И действительно, я не знаю ничего, что могло бы до такой степени раздражить сердце человека, как нужда, в которой он винит не себя самого, не естественные законы, а скупость и несправедливость людей, занимающих высокое общественное положение. Всякому известно, что законы о бедных и щедрая благотворительность не мешают Англии испытывать нередко самую тяжелую нужду. Наоборот, если я глубоко убежден, что законы природы, или, иными словами, божеские законы, не дают мне никакого права на получение вспомоществования, то я буду всегда чувствовать необходимость вести умеренную и трудолюбивую жизнь. Но если, невзирая на мое благоразумие, меня постигнет нужда, я буду относиться к этому несчастью так, как обыкновенно относятся к болезни, т.е. как к следствию естественного порядка вещей, к испытанию, которое я обязан переносить с твердостью, если я не в силах был избегнуть его. Я буду сознавать, что лучшим оправданием перед милосердными и добрыми людьми послужит для меня то обстоятельство, что я не заслужил своей участи леностью или безрассудством. При этих условиях оказанные мне благодеяния внушат мне самые признательные чувства к высшим классам общества. И если даже полученные вспомоществования не доставят мне того довольства, к которому я привык, я не буду думать, что со мной поступили несправедливо, но, напротив, буду питать признательность к давшим это вспомоществование. Сознавая, что в этом отношении я не могу предъявить никакого права, я ничем не смогу оправдать сопротивления, разве только страхом голодной смерти, которая опрокидывает все препятствия и отрицает все принципы. Если бы неимущие в Англии убедились вполне, что не имеют никакого права требовать от общества для себя пропитания, то в том случае, когда вследствие неурожая или чрезвычайной нужды им была бы оказана великодушная помощь (а я уверен, что это непременно случилось бы), это послужило бы к установлению более тесной, чем в настоящее время, связи между богатыми и бедными, и низшие классы общества, имея меньше действительных поводов к негодованию и неудовольствию, предавались бы реже вредным и тягостным волнениям. Юнг, восставая против моего мнения о мнимом праве бедных на пропитание и содержание, называет мой проект отмены законодательства о бедных ужасной мерой. Он противопоставляет этому проекту свой собственный, заключающийся в определении раз навсегда неизменной суммы, собираемой налогом в пользу бедных. Таким образом, при осуществлении предложенной им меры, если нужда бедных усилится в десять раз, вследствие ли их размножения или вследствие частых неурожаев, для облегчения их положения будет употреблена та же самая сумма, которая будет установлена в настоящее время, следовательно, к жестокости современного законодательства о бедных, оставляющего их на произвол голодной смерти, прибавится еще лицемерное признание обязанности их содержать. Достойно внимания, что Юнг разоблачил такую же ошибку, сделанную во Франции. [Французское Национальное Собрание, отвергнув английские законы о бедных, в то же время признало принцип, послуживший им основанием, а именно - что бедные имеют право на денежное вспомоществование. Собрание признало главнейшей и священнейшей своей обязанностью учреждение необходимого фонда, для чего постановило откладывать ежегодно по 50 миллионов. На это Юнг весьма основательно замечает, что непонятно, почему расходование на этот предмет 50 миллионов может считаться священнейшей обязанностью и почему размер вспомоществования не определен в 100 миллионов, если это потребуется необходимостью, или в 200, 300 и больше миллионов, согласно тому, как налог возрастал в Англии. Я не указал бы на это противоречие, если бы видел, что Юнг обратился от заблуждения на путь истины; но так как он, наоборот, переменил впоследствии истину на заблуждение, то, мне кажется, я вправе напомнить ему его прежние мнения. Человеку порочному уместно напомнить его прежнее добродетельное поведение, но бесполезно и даже неделикатно напоминать добродетельному человеку его прежние заблуждения. Прим. автора.] Юнг признает, что его проект применим только к известному числу семейств и бессилен при их значительном размножении. Но такое заявление равносильно признанию, что проект не разрешает вопроса об улучшении положения бедных. Что же касается упрека в том, что я не признаю права бедных на пропитание, то Юнг впоследствии приходит к такому же заключению и сознается, "что благоразумие требовало бы смотреть на бедность, причиняемую возрастающим населением, как на бедствие, предупредить которое нет никакой физической возможности”. Но ведь единственная причина, на основании которой я отрицаю право бедных на содержание, заключается именно в невозможности удовлетворить потребности возрастающего населения. Хотя облегчение страданий ограниченного числа неимущих не составляет разрешения общего вопроса, тем не менее я ни разу в этом сочинении не упомянул, чтобы наша обязанность не состояла в облегчении этих страданий всеми зависящими от нас средствами. Но наша ограниченная возможность помочь нескольким людям никоим образом не может установить всеобщего права. Если бедным действительно принадлежит естественное право содержаться на общественный счет и если современные законы лишь подтверждают это право, то оно должно, без всякого ограничения, простираться на всех нуждающихся. Таким образом, осуществление проекта Юнга было бы явной несправедливостью. Я особенно настаиваю на безусловной справедливости следующего положения: в стране, средства которой .не позволяют населению непрерывно возрастать быстрее, чем оно возрастает в настоящее время, нельзя достигнуть такого улучшения, как уменьшение смертности, не уменьшая в то же время числа рождений. Я говорю это в том предположении, что эмиграция из страны не увеличивается вследствие какого-нибудь особенного обстоятельства. [См. об эмиграции с. 49. Особенные обстоятельства, вызвавшие в горной Шотландии эмиграцию, не могут часто встречаться, да это и нежелательно. Но при отсутствии таких обстоятельств люди нелегко решаются покинуть родину; они скорее согласятся на перенесение множества страданий, чем рискнуть на переселение в отдаленные страны. Я думаю, что обязанность и выгода правительства состоит в облегчении эмиграции, но, разумеется, несправедливо было бы принуждать людей покидать страну, в которой они живут, и разрывать связи, соединяющие их с отечеством и близкими людьми. Прим. автора.] Если это положение справедливо, то неизбежный вывод из него таков: так как проект Юнга имеет целью улучшить положение бедных, которые при этом получат возможность воспитывать больше, чем в настоящее время, детей, то, очевидно, свободные вспомоществования будут редки сравнительно с числом соискателей, а потому вступление в брак неминуемо должно будет отсрочиваться возможно дольше. Говоря о брачном возрасте, я вовсе не имею в виду назначать определенные годы, ибо это вещь относительная. Во Франции вступают в брак раньше, чем в современной Англии, а в последней позже, чем это делалось до революции (1688 г.). Я уверен, что достигнутое увеличение продолжительности жизни произошло именно вследствие этих более поздних браков. Тем не менее я не считаю возможным определять нормальный возраст для вступления в брак. Единственное ясное, верное и общепонятное правило, на котором необходимо настаивать, состоит в том, чтобы человек, вступающий в брак, питал уверенность, что будет иметь возможность содержать семью. Если обладание коттеджем, по проекту Юнга, будет достаточным для этой цели, то работник хорошо поступит, если женится, как только получит такой коттедж. Но если он думает иначе, или если его заработок не позволяет ему содержать больше двух детей, каким образом Юнг решится посоветовать ему вступить в брак? Юнг говорит, что необходимым условием успеха моего проекта является безусловное целомудрие холостых людей. Но он неправильно истолковывает мою мысль. Безусловная добродетель, конечно, необходима для устранения всех бедствий, как физических, так и нравственных. Но кто же может надеяться на водворение в этой жизни совершенной добродетели? Я утверждаю, что мы обязаны воздерживаться от брака до приобретения известного достатка и точно так же обязаны избегать порочных страстей. Но я ни разу не высказал надежды на то, что обе эти обязанности будут строго выполнены, а тем более что обе они будут выполнены одновременно. Здесь, как и во многих других случаях, может произойти, что нарушение одной обязанности облегчит соблюдение другой. Но если мы можем исполнить обе предписанные нам обязанности, не принося одну в жертву другой, то я не знаю, что может оправдать нас в случае их нарушения. Право это принадлежит одному Богу; в своей мудрости он взвесит искушение и грех и смягчит свой справедливый приговор бесконечным милосердием. Моралисту надлежит указать обе обязанности, но каждому человеку должна быть предоставлена свобода поступать сообразно действующим на него искушениям и внушениям собственной совести. Я постоянно имел в виду человека, каков он есть со всеми его слабостями. С этой точки зрения, а также считая несомненным, что размножение населения должно сдерживаться каким-либо противодействующим препятствием, я без колебаний утверждаю, что благоразумное воздержание от легкомысленных браков представляет препятствие к размножению, заслуживающее предпочтения перед преждевременной смертью. Действительно, всякий раз, как нравственные мероприятия способствовали развитию в населении большей предусмотрительности, трудолюбия и самоуважения, отношение числа браков к населению постоянно уменьшалось, а это доказывает, что улучшение нравственности не находится в зависимости от увеличения искушений со стороны какого-либо определенного порока. Приведенные ранее примеры Норвегии, Швейцарии, Англии и Шотландии, в свою очередь, доказывают, что порок, о котором идет речь, отнюдь не более распространен там, где меньше относительное число браков и рождений ко всему населению. Этим правилом должен руководствоваться законодатель, ибо, не имея точных сведений о том, в какой мере соблюдается холостыми людьми целомудрие, ему приходится основывать свои суждения на общих результатах. Единственное, действительно сильное и общее возражение, которое, по моему мнению, можно мне сделать, должно быть направлено не против изложенных мной принципов, а против их приложения. Все мои соображения и представленные факты доказывают, что для улучшения положения бедных необходимо уменьшение относительного числа рождений. Но такое уменьшение достижимо лишь при более совершенном порядке управления и соответственных привычках населения. Поэтому для достижения моей похвальной и желательной цели нет необходимости в распространении новых воззрений, противоречащих предрассудкам бедных классов, тем более что нет возможности определить с точностью последствия этих воззрений. Та же цель может быть достигнута улучшением основ гражданского управления, всеобщим распространением благодеяний просвещения и уравнением тех преимуществ, которыми все могут и должны пользоваться. Достигнув этого, можно быть уверенным, что имевшиеся в виду результаты не замедлят проявиться, т.е. произойдет уменьшение числа рождений, которое одно только может укрепить приобретенные выгоды и дать им непрерывное существование. Я признаю силу и значение этого возражения, на которое могу дать один только ответ. Трудно предположить, чтобы наше движение к предположенной цели не могло быть ускорено всеобщим ознакомлением с теми условиями, которые препятствуют ее достижению. Лично я надеюсь, что, хорошо ознакомившись с действительным своим положением, низшие классы станут согласовать с ним свои привычки. Если притом эта перемена совершится медленно и постепенно, под непрерывным влиянием хорошего нравственного и религиозного воспитания, я не думаю, чтобы она могла вызвать какие-либо опасения. Я отказываюсь верить, чтобы всеобщее распространение истины могло быть предосудительно. Конечно, можно себе представить некоторые случаи, когда такие опасения имеют место, но случаи эти весьма редки и признавать их должно с крайней осторожностью. При существовании сомнения в том, что всякое распространение истины полезно, люди не стали бы страстно преследовать ее, а это причинило бы вред интересам науки и добродетели. Эти чувства одушевляли меня в моем стремлении изложить откровенно мои мысли по этому поводу. Я настолько убежден в справедливости изложенных в этом труде принципов, что, пока мне не приведут иных возражений, кроме выставляемых до настоящего времени, я буду считать эти принципы вполне доказанными. Что же касается приложения их, то в этом отношении мнения могут расходиться, так как с различных точек зрения могут представиться опасения, которые каждый может истолковать по-своему. Но каково бы ни было мнение относительно пользы или неудобства распространения истин, касающихся участи бедных, нельзя отрицать того обстоятельства, что в высшей степени полезно ознакомиться с этими истинами тем людям, которые устанавливают законы и оказывают влияние на общественные учреждения. Весьма вероятно, что было бы неудобно разъяснять всем солдатам армии подробности их положения; но я не думаю, чтобы было полезно оставлять в таком же неведении на этот счет также их генералов. Если вполне доказано, что уменьшение относительного числа рождений [Я должен повторить здесь, что уменьшение относительного числа рождений может легко сопровождаться постоянным возрастанием абсолютной цифры населения. Это именно имело место в течение последних четырех лет в Англии в Шотландии. Прям. автора.] является единственным способом для постоянного улучшения здоровья и благосостояния всей массы населения; если это уменьшение в то же время представляется единственным способом для поддержания той части населения, которая состоит из взрослых и обещает во всех отношениях больше пользы для общества; если поэтому это уменьшение есть единственное средство вызвать постоянное возрастание действительно полезного населения, то, без сомнения, в высшей степени важно, чтобы такие истины стали всем известны, хотя бы для того, чтобы мы не препятствовали этому уменьшению, если мы не можем оказать ему непосредственного содействия. [Не нужно забывать, что всякая страна может испытать недостаток в людях или вследствие каких-нибудь чрезвычайных потерь, или вследствие неожиданного спроса на них; но это нисколько не опровергает установленного нами принципа. Как бы ни было сильно стремление народа к размножению, очевидно, что чрезвычайное население не может появиться в короткий промежуток времени; но если бы даже дело шло о достижении такой цели, условия, уменьшающие смертность, оказали бы не только более прочное, но и более быстрое действие, чем прямое поощрение браков. Число рождений может возрастать, как это, действительно, и бывает, не сопровождаясь увеличением всего населения. При неизменном же числе рождений невозможно, чтобы уменьшение смертности не сопровождалось возрастанием всего населения. В атом отношении легко может ввести в заблуждение то обстоятельство, что в благоденствующих странах существует постоянное требование на труд; но нужно заметить, что в странах, которые могут только поддерживать на неизменном уровне численность своего населения, заработной платы должно хватать на содержание целой семьи, состоящей из определенного числа лиц; холостой работник в этих странах получает некоторый излишек, а спрос на труд в них постоянно устанавливает цену, достаточную для существования одинокого человека. Нельзя получить двойное количество рабочих по существующей заработной плате, ибо предложение обусловливает спрос, так же как спрос определяет предложение. Расширение хлопчатобумажной промышленности произошло не вследствие чрезвычайного увеличения спроса по прежним ценам, а вследствие усиленного предложения по более дешевым ценам, которые неизбежно вызвали больший спрос. А так как ни при каком промышленном улучшении нельзя иметь рабочих по шести пенсов в день, то по необходимости приходится подчиниться тем условиям, на которых можно их получить. Прим. автора.] Если нельзя надеяться на отмену английских законов о бедных, то не нужно, по крайней мере, сомневаться в том, что было бы весьма полезно ознакомить всех с общими принципами, уничтожившими усилия тех, которые из чувства человеколюбия ввели эти законы, ибо знакомство с этими принципами способно указать полезные изменения в законодательстве о бедных и лучшие способы для осуществления этих изменений. Мне пред стоит устранить еще одно затруднение. Правда, в этом случае дело идет не столько об опровержении рассуждения, сколько о предупреждении чувства. Многие лица из числа тех, которые не считают нужным приводить в соответствие свои мнения и вкусы, утверждают, что изложенные в этом сочинении принципы кажутся им неопровержимыми, но это именно печалит их. Им представляется, что мое учение расстилает над природой мрачное покрывало и не оставляет места тем надеждам на улучшение и усовершенствование, которые скрашивают человеческую жизнь. Я не могу разделять подобных чувств. Если бы картина прошлого давала мне право надеяться, что существенное улучшение общественного строя не только возможно, но хотя бы вероятно, то разрушение этих надежд, без сомнения, опечалило бы меня. Но если, напротив, опыт прошлого не позволяет мне рассчитывать на такое улучшение, то я без всякой печали взгляну на неразрывно связанное с нашей природой затруднение, с которым приходится вести постоянную борьбу, так как эта борьба возбуждает энергию человека, развивает его способности, закаляет душу, улучшает его во многих отношениях, словом, является в высшей степени пригодной для его испытания. Гораздо лучше установить такой взгляд на положение общества, чем уверять себя, что все бедствия легко могли бы быть устранены из нашей жизни, если бы испорченность людей, влияющих на общественные учреждения, не искажала всякие полезные начинания. Люди, придерживающиеся последнего мнения, неизбежно должны ощущать чувство постоянного недовольства и негодования, так как при всяком столкновении с действительной жизнью им приходится испытывать горькое разочарование. Даже при самых благоприятных условиях правильный прогресс общества будет им казаться медленным и недостаточным, ибо их предубежденные глаза увидят в этом прогрессе лишь ретроградное движение и безвыходное несчастье; перемены, которых они прежде добивались, покажутся им связанными со множеством бедствий; среди постоянных разочарований они увидят во всем лишь преступные побуждения и, быть может, окончательно потеряют веру в какие бы то ни было улучшения. Человек, придерживающийся противоположного мнения, не испытывает разочарования, потому что не предается напрасным надеждам. Сравнение различных состояний общества показывает ему, что самые лучшие из них способны к улучшению, и это пробуждает в нем бодрость. Но он предвидит и затруднения. Он знает, что стремление к улучшению часто сопровождается какой-нибудь потерей в другом отношении и что прогресс не всегда охватывает все стороны общественной жизни, поэтому он всегда приготовлен к тому, что лучшие его ожидания рушатся. В этом случае он не только не впадает в отчаяние, но старается воспользоваться своей неудачей как полезным опытом; таким образом, его энергия не ослабевает, но принимает лучшее направление. Он до конца жизни верит как в могущество добродетели, так и в существование порока и не покидает надежды на будущие общественные улучшения. Эта надежда внушена ему историей прошедших времен, несмотря на то, что она так часто была смешением печальных событий. Если невежество есть благо, то нет надобности в просвещении. Но если оно, как в данном случае, опасно, если ложные воззрения на общественный порядок не только задерживают прогресс, но еще жестоко обманывают наши надежды, то мне кажется, что чувства и ожидания, внушаемые здравым взглядом на будущее, являются источником утешения и что люди, обладающие этим здравым взглядом, более счастливы и более участвуют в усовершенствовании и упрочении благосостояния общества, чем если бы они отвернулись от истины. Источник: http://www.humanities.edu.ru/db/msg/6423 | |
| Просмотров: 714 | |
| Всего комментариев: 0 | |