В двух главах, о нравственном обуздании и о влиянии его на общество, я имел в виду показать, что бедствия, причиняемые законом народонаселения, по своей природе совершенно сходны с бедствиями, порождаемыми излишествами во всех других страстях, и что из существования этих бедствий мы имеем не больше оснований заключить, что закон народонаселения противоречит намерениям Творца, чем если бы из существования пороков, порождаемых человеческими страстями, мы вывели необходимость искоренения страстей, вместо того, чтобы поучиться возможно лучше управлять ими.
     Если эта точка зрения справедлива, то из нее вытекает, что, несмотря на признанные бедствия, порождаемые законом народонаселения, он и при настоящем нашем положении должен приносить больше пользы, чем вреда.
     В этих главах я вкратце очертил эти выгоды, насколько позволял план моего сочинения. Тот же вопрос в последнее время был искусно развит в прекрасном сочинении Сумнера; я счастлив, что могу рекомендовать тем из моих читателей, которые захотят ближе познакомиться с предметом, едва намеченным мной, обратиться к этому подробному и отлично изложенному сочинению.
     Я вполне разделяю мнение Сумнера о выгодах, представляемых законом народонаселения; я также глубоко убежден в том, что естественное стремление людей размножаться быстрее, чем могут возрастать средства существования, не может быть ни искоренено, ни значительно ослаблено без одновременного искоренения нашей надежды на возвышение и страха перед унижением, т.е. таких чувств, которые более всего необходимы для развития человеческих способностей и увеличения общественного благополучия. Но, питая это убеждение, я отнюдь не имею намерения изменить свои воззрения на причиняемые законом народонаселения бедствия. Для того чтобы быть вознагражденными добром, этим бедствиям незачем менять ни своего названия, ни своей сущности. Смотреть иначе и не называть их бедствиями было бы столь же неблагоразумно, как бояться наименовать порочным чрезмерное излишество во всякой другой страсти или думать, что если следствием такого излишества является несчастье, так это происходит именно потому, что сама страсть составляет источник счастья и добродетели.
     Я всегда думал, что закон народонаселения, более всякого другого, пригоден для нашего исправления и испытания. И действительно, из всех известных нам законов природы он полнее других подтверждает изображенное в Священном Писании воззрение на назначение нашей земной жизни. Так как, следуя путем добродетели и внушениям разума, человек может избегнуть вредных для него и для общества последствий закона народонаселения, то необходимо признать, что в этом великом законе природы вполне осуществились намерения Творца.
     Поэтому я был удивлен и огорчен тем, что большинство возражений против моего сочинения исходило от лиц, нравственный и религиозный характер которых постоянно вызывал чувство моего глубочайшего уважения и сочувствие которых мне было бы особенно дорого. Это отношение к моему сочинению было вызвано некоторыми моими выражениями, казавшимися слишком жесткими и неснисходительными к нашим естественным слабостям и к чувствам, связанным с христианским милосердием.
     Весьма возможно, что, найдя лук слишком согнутым в одну сторону, я чрезмерно перегнул его в другую из желания выпрямить его. Но я всегда готов исключить из моего сочинения все то, что, по мнению сведущих ценителей, противоречит моей цели или мешает распространению истины. Из уважения к этим лицам я уже исключил некоторые места, наиболее дававшие повод к возражениям; такие исправления в особенности коснулись настоящего издания. Я льщу себя надеждой, что эти изменения улучшили мое сочинение, не изменив его оснований. Но до этих изменений, как и после них, я полагаю, всякий беспристрастный читатель должен признать, что, несмотря на возможные ошибки, практическая цель, которую преследовал автор этого сочинения, состояла в улучшении участи и увеличении счастья низших классов общества.